ПЕСНЯ ЛЮБВИ

 

Вот отчий дом, моя деревня,

Вон покосившийся плетень,

А вон и милая березка —

Вот уголок России той!

 

Кругом родные мне просторы:

Горит стерня, крик журавлей,

Да, это Пластова узоры,

Моя ты, Русь, ты мне милей.

 

Весна пришла с девичьим смехом,

И цвет черемухи пьянит,

И я взлетел за милым стерхом,

Душа моя летит, парит.

 

Кружу над милою деревней,

Сажусь на новое жнивье,

О как люблю я эти стены —

Орловский край — мое жилье!

 

Летят года, растут девчонки,

Судьба моя летает где?

Но по весне лечу к березкам,

Вот и опять я на стерне.

 

Здесь дом родной, родные двери,

Пускай немножечко скрипят,

Чуть покосились ставни, петли,

Они поют родной романс.

 

Люблю я вас — мои просторы!

Грущу, как стерх, в чужом краю,

Но мне родней мои широты —

Вот я и дома, и пою!

 

ТРАГЕДИЯ ЖИЗНИ

 

Горят станицы, Русь пылает,

Звенят в набат колокола,

Кресты летят, церква валяют,

Кругом вон кровь родных ребят.

 

В деревне стоны, бабы плачут,

Глумится только воронье,

Орлы-стервятники летают,

Вон режут живность, скот — жулье!

 

Пылает поле золотое,

Отколосилась рожь моя,

В дыму кромешном все раздолье,

Горит, страдает вся земля.

 

Фашисты вот уже у Дона,

В степи идут, гремят бои,

Снаряды рвутся возле дома,

Горят прощальные огни.

 

Враги глумятся над деревней,

Конюшню в церкви развели,

Загнали весь народ, вон в клубе,

Потом, о Боже, всех сожгли.

 

Разверзлась бездна, ад кромешный,

Погас и свет, кругом темно,

О мир, ну что ты, сумасшедший!

Сожгли враги мое село.

 

Вот бьет набат, слышны лишь стоны,

За что, судьба, так Русь ты бьешь?

В церквах тебе не гнут поклоны,

Наверно, с дьяволом живешь.

 

Как жить теперь? Семья сгорела,

Лишь пепелище на бугре,

Одна старушка все рыдала,

Лежит вон, стонет на земле.

 

Ты нам как мать теперь навеки,

Одна спаслась ты в эту ночь,

А кровь течет, краснеют реки,

О, черный дьявол, уйди прочь!

 

Прошли года, но мы скорбим все,

И я детей своих веду,

Веду на тот бугор, как прежде,

Где обелиск лишь на ветру.

 

А там, как прежде, та старушка,

Она с клюкой, ей трудно встать,

Я подбежал, а сам все плачу,

Пытаюсь милую поднять.

 

И как тогда — набат играет,

И колокольный слышен звон,

Жива та память — вот летает,

А жизнь все бьет и бьет поклон.

 

МОЛЬБА

(Украинские штучки)

 

Россия, милая отчизна!

Родные, нежные поля,

Рожь колосится, но капризна,

Как прокормить тебя, меня?!

 

Да что поделать, вот ментальность,

Россия — вечно словно мать,

Она стесняется за шалость,

А всем грехи спешит прощать.

 

Ну ладно, Балтия уплыла,

А что ж славянам так говнять?

Сестра вон младшая забыла,

Что ей Россия тоже мать.

 

Эх, Украина, разгулялась,

Святые вещи растоптать!

Какой же ужас — разболталась,

Чтоб геноцид нам приписать!

 

Беда, историю трактуют,

Кому как выгодно теперь,

А взять бы глубже, так пасуют,

Столетий шесть, так им же лень.

 

Но, к сожаленью, все понятно…

Когда поймешь, тогда и страх…

Политика, вот шалости, досадно…

А у народа — все другое в головах…

 

Одно прискорбно и понятно —

Пройдет столетье, мы умрем,

Большой ошибкой станет однозначно,

Народ признает все грехом.

 

Но, к сожаленью, так бывает,

История все это подтвердит,

Лишь горе и беда порой объединяют,

И лишь в слезах потом простит.

 

Но в этот раз, Господь и наш и ваш свидетель,

Россия не рождала тех идей,

Досадно, что была покорный исполнитель,

О лучше бы не слышать тех речей!

 

Горжусь своей Россией, восхищаюсь,

Что легкомысленной она не стала,

Но все равно я на коленях, плачу и прискорбно каюсь,

Прости, Господь, что я не удержала.

 

Народы, милые, очнитесь,

Ну что мы брат на брата!

О люди, плачьте, кайтесь, повинитесь,

Ну посмотрите, сколько горя и разврата!

 

Прости нас, Господи, за то, что мы ослепли…

Прости грехи, дай сердцу покаянье,

Вселился бес, мы просто озверели,

И это все от безысходности, отчаянья…

 

ПЬЯНАЯ ЧЕРЕМУХА

 

Сверкают купола над рощей,

И колокольный слышен звон,

Цветет черемуха над речкой,

И соловьиный слышен стон.

 

Туман над милою деревней,

Ой, мягко стелет простыня!

Я до рассвета еду к милой,

Дымит вчерашняя стерня.

 

Тот запах прелый, он дурманит,

Весна мне голову кружит,

Меня Полесье сильно манит —

Орловский край — в душе свербит!

 

Россия, Родина родная!

Где колокольный слышен стон,

Тебе непросто — жизнь такая,

Но я в тебя всегда влюблен!

 

Нарву черемухи душистой,

К тебе дорожку устелю,

Весенний воздух — милый, чистый,

К тебе, любовь моя, лечу!

 

В тумане тройка пропадает,

Вдоль речки льется перезвон,

А я лечу, пою, родная,

Вон там за горкой — милый дом.

 

Ой как черемуха дурманит!

Она пьянит, кружит, — пою,

А мой журавль еще летает,

Отдам я душеньку свою.

 

БОЖЬЯ МАТЕРЬ

 

А буря мчится, кони дрейфят,

Пурга метет, дорог уж нет,

А дом в сугробе милый тонет,

И ямщика простыл вон след.

 

А у погоста храм скучает,

Все стены белые, во льду,

На башне колокол качает,

Слегка гудит он в ту пургу.

 

Ворота в храм чуть приоткрыты,

А вон и батюшка стоит,

Он у иконы Божьей Матери

Навзрыд рыдает и сидит.

 

Он весь седой, немного мрачный,

О чем-то шепчет, говорит,

Ругает судьбы, мир ужасный,

Потом умолк, так и молчит.

 

А я продрог, зашел, чуть млею,

Лицо с мороза все горит,

Но я молчу, болтать не смею,

Заворожил меня старик.

 

А он в мольбах все причитает

И просит грешный мир простить,

Что на иконе мать рыдает,

И по холсту слеза скользит.

 

А я глазам своим не верю,

Стою, дар речи потерял,

Бьет холодок — и я робею,

Я Матерь Божью увидал.

 

У РАЗРУШЕННОЙ ЦЕРКВИ

 

Братцы, сколько храмов! Все пустуют.

Воронье одно глумится и кричит,

Только стены, а внутри пустые,

Ветер в них гуляет и свистит.

 

Мрачные стоят так одиноко,

Руки милые отстроить не смогли,

Ой, судьбинушка, насколько ты жестока,

Бьешь все по лицу, да изнутри!

 

Вон березки на их стенах прорастают,

Господи, вот памятники вряд,

Они, словно призраки, мелькают,

Шепчут что-то, рассказать хотят.

 

Сколько по России их поразбросало,

Пусть останутся на совести людей,

И святое все поразвенчало,

Это наша боль и слезы, память для детей.

 

Стены все изранены и в шрамах,

Вот осколки от бомбежки посекли,

Они шепчут, говорят о годах,

Боль сквозь все столетие несли.

 

Грешные мы дети, да и только,

Ну давайте хоть как память сбережем,

Пробки от бутылок, вон их сколько...

Неужель святое место как сортир сдаем?

 

Да, культура бытия — пока проблема,

Тут дай Бог семью бы прокормить,

Да, стабильность — пустота, одна дилемма,

Ну тогда хотя бы не хамить.

 

У ИКОНЫ

 

Стоит старушка у иконы,

О чем-то плачет и твердит,

Все ниже, ниже бьет поклоны,

И с Богом вновь все говорит.

 

Уж сколько лет слезу роняет,

А сыновья все не идут,

Их было трое — все пропали,

Пропали без вести в войну.

 

Вот лет уж двадцать промелькнуло,

Уже и слез-то больше нет,

Наверно, лучше б я уснула —

Моих мальчишек больше нет.

 

Теперь одна живу, страдаю,

Все больше с Богом говорю,

Вот и сегодня вновь рыдаю

Да на коленях все стою.

 

Весна пришла, к отцу я еду,

Он первый, сокол, улетел,

За землю нашу, за Россию,

Он, словно факел мой, сгорел.

 

А вон могилка со звездою,

Любимый там давно лежит,

А вот и место для мальчишек —

Наверно, надо хоронить.

 

О жизнь, ну что ж ты так жестока?!

За что мальчишек забрала?

Зачем мне жить так одиноко?

И не хочу я жить одна.

 

ЮРОДИВЫЙ

 

Постой, не ухмыляйся надо мной,

Юродивый хохочет и смеется,

Не оскорбляй, я понимаю, смех тот — злой,

А он мелькнул, как тень, и вдаль уже несется.

 

В толпе я потерял его совсем,

Он весь сутулый, сморщенный и черный,

Он наболтал дерьма — зачем, зачем?

В душе моей и так гора волнений.

 

Одно — тот сумасшедший прав,

Мы прозябаем в бешенстве веселья,

О Господи, ну усмири ты нрав,

Да, я прошу, прошу прощенья!

 

Вот старец сумасшедший, но хмельной,

Перед глазами вон лицо с его улыбкой,

Он издевается, проклятье, он больной,

Кинжал сомненья он вонзил с ошибкой.

 

Безумье, улетаю вдаль.

Несутся мысли, словно кони вороные,

А на душе — манящая печаль,

За все мои грехи, ошибки озорные.

 

О, что творится с миром! — темнота.

Кругом предательство, насилие и пьянство,

И нас несет, но не пойму, куда?

А наверху лишь болтовня и чванство.

 

Зажглась звезда, давай ее топчи,

Дай праздника, дай крови наслажденья!

И все твори, чтоб погасить ее в ночи,

А сам влачи насмешки от похмелья.

 

О, мир перевернулся, мы слепы.

Ссылаемся на грешные законы,

А поддаемся мы влиянию толпы,

Прости, о Господи, какие мы уроды!

 

Вот пробежал юродивый, трясусь,

А он ведь правду говорит, прозренье,

А я в толпе опять несусь,

Но скоро путь мне выбирать. О, где мое везенье?

 

О Боже, дай мне разума прозренье!

Да Бог с ней, с мудростью!

Дай разума чуть-чуть!

О дай мне счастья и везенья!

 

ЗАПОЗДАЛЫЙ СПУТНИК

 

Милый спутник, посидим давай немного,

Вижу, что устал, сутулишься, скрипишь,

Ну не стой ты только у порога,

Проходи — обсохнешь, посидишь.

 

Посмотри — с плаща ручьи стекают,

Башмаки и те от грязи расползлись,

Ты продрог, слезинки вон сбегают,

Что молчишь? Послушай же, очнись.

 

Проходи, садись, немного поболтаем,

Весь седой и шрамы на лице,

Поскитался, видно, что качает,

Отчий дом, наверно, вдалеке.

 

Дома нет, понятно, одинокий,

Странствуешь по свету ты всегда,

Смерть встречал не раз, о, мир жестокий,

А продрог, так это ерунда.

 

Поделись, какие мысли докучают?

Как живут соседи — голод иль беда?

Говорят, что с Индии шагаешь,

Сколько стран прошла твоя нога?

 

Ба, да ты из тех, из эмигрантов,

Неужели в те года еще сбежал?

Милый мой, да ты еще с Колчаком

Под знаменами России воевал.

 

Вот, а это что за шрам у подбородка?

Видно, саблей кто-то рубанул,

Неужели это брат казак с Ростова?

Лучше б в Доне взял и утонул.

 

Ладно, ну тебя, болтаешь эту ересь,

Вон давай по рюмке за народ,

За тебя, за милую Россию,

А брательник, видно, был такой урод.

 

Сколько их по свету разбросало!

Все они друг дружку предают,

А в твоих словах одна лишь правда,

А они в проклятье пусть живут.

 

МОСКВА, ВОТ СНОВА Я И ДОМА!

 

Сердце вновь сжимается, колотит,

И в окно прорвало облака,

Замелькали вон поля, березки,

Это милая, родная мне земля.

 

Что-то давит, чуточку схватило,

Сердце — словно бешеный волчок,

И холодным потом как облило,

Боже правый, я как маленький сверчок.

 

Я как школьник, что нашкодил на уроке,

Где-то долго вдалеке там пропадал,

Словно написал срамную надпись на заборе,

Но поверь, земля родная, я скучал.

 

Ой как сердце трогательно пляшет!

Мы еще летим, а я уже парю,

Вот шасси пошли, и самолет качает,

Братцы, как во сне, — но я лечу!

 

А в окне льет дождик моросящий,

Я в России! Вот моя Москва!

Ой, ребята, это миг такой парящий!

Счастлив я — поет моя душа!

 

Ой, земля родная, дай я только выйду,

Дай коснусь, березки, к вам щекой!

Да, я вспомнил все, но плакать все же буду,

Как влюблялись мы той раннею весной!

 

Дождь все льет, а я в такси уж еду,

И дорожка узкая летит,

Ой, насколько мне родная — не забуду!

А душа, душа моя спешит.

 

Город милый, чуть сырой, но очень теплый,

Так спокойно нежится в тиши,

Утро раннее, поэтому он сонный,

Шесть утра, светает, но еще вздремни.

 

На Садовом фонари сверкают,

Чистопрудный в дреме еще спит,

На пруду лишь лебеди зевают,

Милый город мой, любимый, — отдохни!

 

Как люблю в Москву я возвращаться

На рассвете! Ну и что, что моросит,

Видно, что для этого и надо нам прощаться,

Чтобы снова встретиться, — любить.

 

Как приятно посидеть на той скамейке,

Помолчать, подумать о былом!

Вот трамвай стучит уж по брусчатке,

И водитель машет за окном.

 

ВСТРЕЧА

 

Стоит старик хромой, согнувшись,

Он весь седой, как белый снег,

Стоит у храма, покосившись,

О как тяжел тот сложный век!

 

Подайте милостыню старцу,

Он высох весь, качается,

Страдал, наверно, сам за правду —

Вот и стоит, печалится.

 

Он руку тянет, сам смущенный,

По пальцам дрожь бежит слегка,

А я стою, завороженный,

Остолбенел, узнав отца.

 

Упал на землю я к коленям

И слово вымолвить боюсь,

Он испугался, жмется к стенам,

Отец родной, дай я прижмусь!

 

За что, судьба, ты так жестока?

Отец за милостью пришел,

Он подаянья ждет, как Бога,

С ума я, что ль, совсем сошел?

 

К лицу сам руки поднимаю,

Дай я коснусь холодных губ,

Ведь мы тебя похоронили,

А ты кормил нас раньше с рук.

 

О мир, жестокий, непонятный,

Боялся нам обузой стать,

А нам звучал рассказ невнятный,

И мне хотелось выть, рыдать.

 

Прости, Господь! О люди, ужас —

Отца на паперти встречать!

За что, судьба, ты режешь больно?

Мою ты душу могла взять.

 

Не плачь, родной, не режь мне сердце,

Поверь, что я настолько рад, —

А раны жгут, болят от стресса,

Давай присядем у оград.

 

ПАПЕРТЬ

 

Вон на паперти вновь скрипка заиграла.

Так поет, что за душу берет,

А скрипач уж сел, нога устала,

Боже правый, он же без обеих ног!

 

Как поет, слезу вон прошибает!

Видно, жизнь терзала без конца,

Так играет, словно струны разрывает,

Что я встал, — и катится слеза.

 

Не пойму, а мне немного стыдно

За свой сытый и раскормленный карман,

Хоть и совесть есть, но мне обидно —

Жизнь сложна, кругом один обман.

 

Как поет о жизни безнадежной!

Нет сомненья — смысл потерял,

Он сидит настолько жалкий и голодный,

Сколько лет на паперти гранит он обтирал!

 

Я стою, вон к дубу прислонился,

Ну а мысли в прошлое летят,

Как бы мне пойти и повиниться —

Все мы грешники, родные пусть простят.

 

Больно, братцы, очень, очень больно!

Рвет та скрипка сердце на куски,

Словно струны мне сдавили горло,

Как непросто! Душа ноет от тоски.

 

Как прожить и совесть не изгадить,

Чтоб в глаза смотреть и не моргать,

Чтобы сердце сильно не изранить,

И пожить, но больше не страдать?

 

Милый старец, дай серебреник оставлю,

Хоть поешь и выпьешь за меня,

Да пойду хоть свечку я поставлю,

Моей маме шлю привет я от себя.

 

Ой как в жизни все непросто, очень сложно!

Где взять сил ответственность держать?

Боже правый, дай мне сил, ну сколько можно, —

За ошибки разве можно так терзать?

 

Ой как скрипка режет по живому!

Паперть стонет, — как слезу сдержать?

Надо ехать к дому мне родному,

Там детишек надо поднимать.

 

 

ПРОЩАЙ, ПАРИЖ!

 

Прощай, Париж! Каштаны облетели,

Красивый город, улетаю я,

Они дозреть совсем и не успели,

А ими вновь усыпана земля.

 

Влюблен в тебя, но это — несерьезно,

За это, я прошу, меня прости,

Но та любовь, она хоть откровенна,

Но надо ехать, так что извини.

 

Моя любовь, как тот глоток весенний,

Бокал шампанского и праздничный салют,

Но вот сентябрь — с прохладою весенней,

А на душе играет легкий блюз.

 

Я изменил своей подруге верной,

Россия, я лечу опять к тебе!

Поверь, Париж — всего лишь увлеченье,

А ты любовь моя везде.

 

Моя душа — она с тобою вечно,

А сердце — дому отдано,

Поверь, родная, — это откровенно,

И все тебе посвящено.

 

Прощай, Париж! Пьянящий лес Булонский,

Я улетаю к матушке родной,

Там отчий дом с черемухою белой

И аромат пьянящий, дорогой.

 

И нет роднее мне на этом свете,

Чем русская, родная мне земля,

И пусть кричит журавль в синем небе,

Россия — ты любовь моя!

 

СМОЛЕНСК

 

Расцветай, моя Россия!

Расцветай, мой милый край!

Я люблю тебя, гордыня,

Только ты меня прощай!

 

Вот опять я возвращаюсь,

Эх, мотался я зачем?

В храм быстрее, хоть покаюсь,

Станет легче, знаю, всем.

 

Вот Смоленск — моя обитель,

И собор там на холме,

Сколь веков все украшает!

Купола сверкают мне.

 

Город — щит и меч России,

Сколь столетий защищал!

Боже правый, давал силы,

Вновь из пепла он вставал.

 

Днепр ласковый родился,

Стал могучею рекой,

Там Коненковы и Глинка

Прославляли род святой.

 

Вот двенадцать уж столетий,

Как красуется, стоит!

На семи холмах построен,

Жизнь раздольная кипит.

 

Отчий дом, моя Россия,

Расцветай, мой милый край!

Вновь вставай, Смоленск, гордыня, —

Это мой любимый рай!

 

В ПАМЯТЬ О СМОЛЕНСКЕ

 

На Тухачевского трамваи

Стучат опять в мое окно,

А тополя все пух бросают,

Но мне теперь не все равно.

 

Ой, этот звон, родной на свете,

Он бьет чечетку на губах!

Я у ворот Никольских встретил

Свою любовь, но в тех годах.

 

Мой дом в ста метрах от той арки,

В Смоленской крепости она,

Врата Никольские венчали,

Там наша молодость прошла.

 

А тополя теперь родные,

И что до аллергии той,

Они — могучие, святые,

Они войну прошли с сумой.

 

Там стены милые все греют,

И вниз мы бегали к Днепру,

Рыбешку мелкую ловили,

Ловили счастья ту волну.

 

Монетку медную искали,

Волной омытою в веках,

А если рубль, то плясали,

И счастье лилось через край.

 

Так мы росли, в футбол гоняли,

В пристенок мелочью трясли,

Порою дрались и влюблялись,

Так незаметно подросли.

 

Гитары пели и звенели,

В дворах бренчали до утра,

Колокола потом запели,

Володя Маркин рос тогда.

 

Ой, колокольный звон, он вечный,

Как тот малиновый мой блюз,

Но, к сожаленью, скоротечный,

А жизнь терпка, как милый брют.

 

Вот детство лихо пролетело,

Там в комсомол играли мы,

На плечи все валили смело,

Но память... Память — берегли!

 

ОТЧИЙ ДОМ

 

Прошла вся жизнь, я у порога,

А там — сплошная темнота,

Она прошла в стенах острога,

А за порогом — пустота.

 

Где дом родной — я сам не знаю,

Россия-матушка, прости,

За что я так, судьба, страдаю?

Достало все, — уж извини.

 

Давно седой, и весь сам скручен,

Скриплю, как старое седло,

А мир настолько весь закручен,

Где свить теперь мое гнездо?

 

Да сил уж нет, одни болячки,

Боюсь, что снова упаду,

А жизнь рисует вновь задачки,

Наверно, сдуру закручу.

 

А может, в детский дом заехать,

Родные стены посмотреть?

А может, кто из лиц знакомых?

Хоть будет с кем мне посидеть.

 

Колеса вдаль меня уносят,

В окно мелькают лишь леса,

А в ресторане водку носят,

Гудят, гудят все поезда.

 

От табака глаза слезятся,

Да официант за стойкой спит,

Когда ж братва угомонится,

Сосед в салате вон храпит.

А Клава все на ушко шепчет,

Несет чужое и свое,

А нос уж красный и сопливый,

Такое вот у девок ремесло.

 

Почти неделю я слоняюсь,

Болят бока и уши затекли,

А вот Смоленск — и я немного каюсь,

Горят вокзальные огни.

 

Смоленск встречает чуточку уныло:

По лысине легонько моросит,

Таксисты бегают лениво,

А поезда и след уже простыл.

 

А на вокзале запах ностальгии,

И ресторан «Гудок» всегда гудит,

И бьет по носу запах гари,

Да и шпана вон местная свистит.

 

Чуть сыро, шлепаю по лужам,

А вон горит зеленый маячок,

Лечу в центральную, по городу мы кружим,

Корабль ведет фартовый мужичок.

 

В окно мелькают милые сюжеты,

И фонари полночные горят,

А молодежь фарцует на Советской,

Но я устал, глаза уже болят.

 

Быстрей бы до казенной той постели,

А то же завтра в детский дом,

А кости ноют, я валяюсь, разомлели,

Как провалился, только дождик хлещет за окном.

 

С утра Смоленск проснулся с грустью,

Дождь продолжает моросить,

Трамвай стучит за доброй вестью,

А сердце недоверчиво ворчит.

 

Вот от последней остановки через поле

Иду до рощи, не пойму,

Аллея лип лежит в неволе,

И груда камней на лугу.

 

Лишь обелиск вдали над дубом

Так одиноко и стоит,

А в сердце вдруг набат со стуком,

И голова гудит, гудит.

 

Вот ехал через всю Россию,

Чтоб пепелище повидать,

А рядом дачи вгрызлись в землю,

Так и душою можно торговать.

 

В остроге было все честнее,

О Господи, поверю и в тебя!

Но дай ослепнуть, чтоб не видеть это,

О, неужели жизнь прошла, и зря?!

 

Разрушен дом, о, где приткнуться?

Друзей хотя бы детства отыскать,

Как жить? Куда идти? Иль в землю мне уткнуться,

Зарыться глубже, душу закопать?

 

Прости нас, милая Россия,

Одна ты в жизни у меня!

Пойду опять в острог, дай силы,

Ну не хочу я это видеть, милая земля!

 

КРАСНЫЕ ЗВЕЗДЫ

 

Звезда горит на обелиске,

Там пять ребят моих лежат,

А вот и матушка их рядом,

Ну а кругом кресты стоят.

 

Сижу на камне у ограды,

А на скамейке — тормозок,

Я пью настойку из полыни,

Те фронтовые — сотку грамм.

 

А рядом куст моей калины,

Он терпкий, вкус свой отдает,

А в голове все эти мысли,

Один лишь взрыв, повозку рвет.

 

Мне трудно думать, слезы льются,

А в голове все крик стоит,

Мои родные разом рвутся,

И крик по полю все летит.

 

Я плачу, братцы, ой, родные,

Калины красной вкус горчит!

Уж сколько лет я все страдаю

И все хожу поговорить.

 

Вот эта мина, ведьма злая,

Забрала всех моих родных,

Ну что за жизнь-то сволочная,

Сечешь так больно все своих.

 

Кресты стоят, горят и звезды,

Калина красная горчит,

А на снегу пылают слезы,

Здесь вся родня моя лежит.

 

ГОРЬКИЕ СЛЕЗЫ

 

Стоит старик, совсем согнулся,

И посох чуточку дрожит,

Он в отчий дом давно вернулся,

Но сыновей всех схоронил.

 

Живет один, как старый тополь,

И все на кладбище сидит,

Там похоронена Прасковья,

Злой голод милую скосил.

 

Она в войну прошла все беды:

Огонь и стужа — нипочем,

Враги сожгли родную хату,

Она горела дважды в ней.

 

И лишь весною, в сорок пятом,

Холера милую взяла,

Да голод, в том году проклятый,

Свалил родную у крыльца.

 

Вот так один я и остался:

Под Брестом сыновья легли,

А там я больше не венчался

И жил один все эти дни.

 

Теперь стою вот у могилы,

А распрямиться не могу,

Уж все болит, не держат ноги,

Того гляди, что упаду.

 

Господь, возьми ты мою душу,

Ну сколько можно все скрипеть?

Ну дай, ну дай мне, милый, руку,

Возьми меня, дай умереть!

 

Уйду я жить к своим мальчишкам,

К Прасковье милой я вернусь,

Ну дай мне чуточку хоть силы —

Хоть доползти, а то свалюсь.

 

Калина плачет у могилки,

Ушла семья, старик уснул,

А на снегу опять слезинки —

Калины красной терпкий вкус.

 

Вот так теперь родная плачет:

За всех родных, за матерей,

А сердце, сердце кровоточит,

Но ждет она все сыновей.

 

РОДНАЯ СМОЛЕНЩИНА

 

Мой милый город, он зевает,

И над Днепром сплошной туман,

Он на холмах вон, чуть кивает,

Но в тех глазах пока дурман.

 

Смоленск, любимая отчизна!

Он уголок России той!

Уж сколь веков он наша сила

И гордость нации родной!

 

А на Днепре, вон у подножья,

Собор красуется, стоит,

Он весь в сирени утопает,

Он, словно в розовом, летит.

 

Моя любовь, твоя частичка,

Позволь быть камнем мостовой,

Я чуть горяч, горю, как спичка,

Но пепел весь — в земле родной.

 

Судьба немного разлучила,

Но я душой всегда с тобой,

Поверь, я рядом, вот и сила,

И я пою, любимый мой!

 

Вот и сегодня, возвращаясь,

Я по Советской вновь плетусь,

И в аромате той сирени

Я обязательно зальюсь.

 

Дай посижу хоть на ступеньках

У входа в храм, ой, высоко,

Старушке милой дам монетку,

Слеза течет, мне горячо.

 

Тут жизнь прошла, мое там детство,

На Николаева я жил,

И голубей гонял я в небе,

Как высоко тогда парил!

 

Любовь была и будет вечно,

Мой отчий дом слегка грустит,

Он вновь туманами окутан,

Поспи, мой милый, не спеши.

 

Вот и опять стучат трамваи,

Вверх по Советской мы ползем,

А слезы льются, я зеваю,

Приехал вновь я в отчий дом.

 

Уйди, разлука, меланхолье,

Ведь я же дома! Вот Смоленск!

Ведь это — милое раздолье!

Ну, здравствуй, милый мой отец!

 

СМОЛЕНСКИЕ БРИЛЬЯНТЫ

 

Посвящается С. Бидному и М. Шкадову

 

Вот на Брильянтовой караты,

Сережа с Мишей их куют,

Смоленск в шелках, кругом палаты,

Народ легонько водку льет.

 

Но что брюзжать, ведь жизнь несется,

И Бог отмерил путь пройти,

Уж лучше пусть мы облизнемся,

Но мужики все ж молодцы.

 

Россию славят не поэты,

А тот народ, что трудовой,

И что брюзжать, искать ответы,

Коль правды мало за душой.

 

Смоленск красуется в брильянтах,

Весь мир поклоны ему бьет,

Пройдет и время то в портянках,

Народ вперед вон все идет.

 

Смоленск цветет опять в сирени,

Благоухает на ветру,

И соловья несутся трели,

Где мать скорбит, вон в том лесу.

 

Там, очевидцы говорили,

Людьми овраг был весь забит,

Войну-злодейку пережили,

Но память вечно мы храним.

 

Я не берусь за эти строчки,

Чтоб не мешать в корзину все,

Ведь эта тема — боль без точки,

Отдельно память для нее.

 

Цветет Смоленск, цветет мой город,

Такой уютный и родной,

Тут обустройство все с любовью,

Каштан цветет над головой.

 

Его цветы, как те брильянты,

В оправе города блестят,

А во дворах звучат романсы,

И ноты Глинки там звучат.

 

 

ВЕРНОСТЬ

 

Старик сидит, глаза закрылись,

Устал, немного задремал,

Ну что за думы ему снились?

Улыбки блеск вон пробежал.

 

Наверно, вспомнил он родную,

Почти полвека с ней он жил,

Она ушла в весну сырую,

Ой, сколько лет любовь хранил!

 

Теперь сидит он у могилки,

Слеза большая вниз скользит,

Она упала на те льдинки,

А лед тот тает и хрустит.

 

Старик всплакнул, а сердце рвется,

Оно по милой все грустит,

А он все плачет, к земле жмется,

Душа так ноет и болит.

 

А память трезвая летает,

Пока сидим, промчалась жизнь,

А гордость с той душой порхает,

Одно лишь просит, что явись.

 

Земля сырая, и все манит,

Так и останется лежать,

Весна все голову дурманит,

И он устал уже страдать.

 

Вдруг резкий ветер как промчался,

Он эту верность подхватил,

А он лежать так и остался,

И лишь «люблю» он все твердил.

 

Полсотни лет, как все любили,

И эта верность — на века,

Они и нежность сохранили,

А там уснуть — не грех всегда.

 

ШАРМАНЩИК

 

Весна пришла, льет дождь промозглый,

Погост весь серый, мрачно в нем,

У входа в храм — старик печальный,

Бормочет что-то о своем.

 

Он просит: «Дайте хоть монету,

Устал уже я так стоять,

Кто корку хлеба, кто копейку,

Подайте милости опять».

 

Его шарманка нежно стонет,

Она так душу мою рвет,

Но в дождь народ совсем не ходит,

А он, холодный, слезы льет.

 

А жизнь прошла… И он у храма —

За подаяньем вновь пришел,

Судьба бросала, вот где драма, —

Один остался так, дошел.

 

Шарманщик мокрый весь согнулся,

Стоит и крутит свой сундук,

Вот все, что в жизни и осталось, —

В душе набат, прощальный стук.

 

Дойду ли завтра, сам не знаю,

Одно, что некому поднять,

Упасть бы здесь, у входа к храму,

Ну сколько можно мир топтать!

 

Но лишь весна — хоть и печальна,

А дождь, он только лишь бодрит,

А жить так хочется, досадно,

Весна идет — давайте жить!

 

НИКОГДА НЕ ГОВОРИТЕ «НИКОГДА»

 

Никогда не говорите «никогда»,

Жизнь несет, и где ты будешь завтра,

А пока — одни слова, слова…

Жизнь течет, и, к сожаленью, безвозвратно.

 

Как мы часто не находим нужных слов,

Горячимся и спешим раздать ответы,

А потом ломаем горы дров,

Шлем друзьям ненужные приветы.

 

Никогда не говорите «никогда»,

Не спешите сделать больно,

Иногда слова страшнее, чем беда,

Будьте вы умнее, да и только!

 

Как непросто не спешить и не сказать,

А сложнее — попытаться это сделать,

Лучше уж насочинять и наболтать,

Чем наотмашь взять и вновь отрезать.

 

Никогда не говорите «никогда»,

Пусть уж лучше ярлыки навесят,

Ой как хочется мне иногда закрыть глаза,

А потом пускай уж лучше спросят — мы ответим.

 

И тем более любимым так не говори,

Это делает им очень, очень больно,

Лучше не спеши и подожди,

У любви нет слов неосторожных.

 

Никогда не говорите «никогда»,

Милые, давайте это все забудем!

Ну, давай, иди поближе, где твоя рука?

Нежный друг, о как же ты мне нужен!

 

РАЗГОВОР НА РАССТОЯНЬЕ

«Мысли нежные терзают душу…»

 

Ты сидишь, родная, у окошка,

С грустью смотришь в облачную даль,

Если можешь, подожди еще немножко,

Я приеду, кончится печаль.

 

За окном январская погода,

И крещенские морозы достают,

В нежной дреме милая природа,

Снегири лишь по двору снуют.

 

А избушка, что сродни уж стала,

Как ровесница, — все греет и пыхтит,

Только форточка ворчливая достала,

Да и дверь назойливо скрипит.

 

Но зато здесь каждое окошечко родное,

Вон лучи, как зайчики, бегут,

Печка чуть дымит, но это — дорогое,

Каждый камушек, тепло они дают.

 

Вон и кошка развалилась на лежанке,

Лапки тянет, млеет, еще спит,

Я ей позволяю все, как той засранке,

Она близкий друг мой, пусть лежит.

 

Мышки — те и то мои родные,

С ними я люблю поговорить по вечерам,

Вон шуршат в сенях они, совсем мне не чужие,

Сыч лишь домовой наводит тарарам.

 

В сенях аромат от собранной полыни,

Зверобой пучками вон висит,

И все полки вот краснеют от калины,

«Для тебя, мой милый, там настоечка стоит.

 

А мороз такой, что корка ледяная,

С вечера ведро не занесла,

Я от дров намаялась, больная,

Ничего, к утру и хворь вся отлегла».

 

Чайник на плите вон закипает,

Засвистел, что крышкою стучит,

Матушка легонечко зевает,

В мыслях знаю, что со мною говорит.

 

«Неужели и до Пасхи не приедешь?

Милый Василечек, я же жду.

Может, хоть пораньше, но заедешь?

Мое солнышко, в окошечко гляжу».

 

Слезки покатились. Ой, родная,

Матушка, пожалуйста, прости!

Я же еду, еду, дорогая,

На Крещенье буду — только жди!

 

А на улице все ветер задувает,

Вон нагнал вновь облачность, пургу,

Только кошка разоспалась, уж зевает,

Ну а матушка роняет вновь слезу.

 

 

ХРИПИТ СТАРИК

 

Хрипит старик, погост мрачнеет,

И на дворе давно ноябрь,

И теплый дождь уже не греет,

Старик стоит, ладонь подняв.

 

«Подайте милостыню, братцы,

А то замерзну в этой мгле,

Простите нас, мы оборванцы,

И дом слепой у нас во тьме.

 

Подайте, люди, Христа ради,

Я весь трясусь, что бьет озноб,

Ну хоть бы корочку от хлеба,

А то я весь давно продрог.

 

Уже и память потерял я,

Кем был, не помню я совсем,

Одно лишь помню, что любил я

Цыганку страстную, зачем?

 

Она кинжал вонзила в сердце,

В степи больного бросила,

И воронье склевало сердце,

Теперь — огромная дыра.

 

Слабак я, нищий и голодный,

В вине тонул, судьба несла,

И вот теперь я у погоста,

Прошу подать, и жизнь прошла.

 

Красивой твари я продался,

Был слеп, как юное дитя,

Так без родных я и остался,

И отчий дом сгорел дотла.

 

Подайте хлеба, Христа ради,

Боюсь, свалюсь сам у плетня,

Я как тот пес, ползу к ограде,

Прощаюсь с жизнью, боль моя.

 

Ноябрь гонит злую стужу,

И холод мчится ледяной,

Не выжить мне в такую вьюгу,

Голодный я, с больной душой.

 

Не проходите, Христа ради,

Не прячьте глаз, жизнь тяжела,

О, милый храм, спаси нас только

И дай немножечко тепла».

 

 

ЛЮБИМЫЕ МОРЩИНКИ

 

Морщинки врезались в те щеки,

Что с детства жарко целовал,

А жизнь моя дает уроки,

По маме милой я скучал.

 

Кидала жизнь меня жестоко:

Поездил, свет я повидал,

Но было мне там одиноко,

Портрет любимой целовал.

 

Одно запомнить надо в жизни:

Что нас нигде никто не ждет,

И что бы нам ни рисовали,

Кто в это верит — идиот.

 

Лишь только слезы на подушке,

Да и похмелье в том краю,

Бока болят от раскладушки,

А рисовали — как в раю.

 

Вот я стою вновь на коленях,

Целую руки милые.

О Боже, все они в морщинах,

И пальцы скрючились давно.

 

И щеки белые от соли,

И раны все сильней болят,

А вон рубцы спеклись от крови,

Немного даже вон кровят.

 

Не верьте, братцы, в эти байки

Про золотые реки там,

Вот отчий дом — богатство наше,

И мама ждет всегда нас там.

 

ПИСЬМО СЫНУ

 

Ангел мой, я жду тебя, сыночек,

Службы срок подходит уж к концу,

Я живу лишь для тебя, мой огонечек, —

От отца и след простыл в ту мглу.

 

Знаю все: под Кандагаром была битва,

Я молила Бога за твоих ребят,

Не пиши, не говори — они погибли,

Лучше мне об этом и не знать.

 

Ой, весна, вдобавок где-то на чужбине,

Там пустыня, горы и ковыль,

А они остались в той долине,

Горько, словно съела я полынь.

 

Береги себя, сыночек, ой, кровинка,

У меня теперь остался ты один,

Вот опять бежит моя слезинка,

Я уже считаю эти дни.

 

Милый, вот весна пришла в деревню,

Журавли приветливо кричат,

Ты вернешься, дорогой, я верю,

И черемуха вдохнет свой аромат.

 

А у вас — давно жара и солнце шпарит,

Ой, сынок, здоровье береги

И старайся не стрелять, пусть пули мажут,

Грех ты на душу уж лучше не бери.

 

За награду, радость, поздравляю

И молю лишь только об одном,

Я во сне все колыбель твою качаю,

Возвращайся, милый мой сынок!

 

АСТРАХАНСКИЙ ДОЖДЬ

 

По небу тучи набегают,

И дождик сыпет из ведра,

Он колыбель мою качает,

Как Волга, милая река.

Принес он мне глоток свободы,

И свежий ветер обласкал,

И отлегли чуть-чуть невзгоды,

Что я, как мальчик, поскакал.

Жара, жара испепеляет,

Один ковыль несет в степи,

Земля растрескалась, пылает,

Мы так заждались вас, дожди.

По небу тучи разбежались,

Полдня — и высохло совсем,

А солнце шпарит, вот заждались,

Земля парит теперь взамен.

Одно лишь — Волга и спасает,

Бегом в низа, раскаты ждут,

И вот меня уже качает,

Казанку быструю несет.

Быстрее к лотосу стремимся,

Цветок любви вновь повидать,

Душа моя, она томится —

Люблю любовь здесь коротать.

Забыл жару и зной парящий,

От аромата я пленен,

Он такой нежный и пьянящий,

И я в него всегда влюблен.

Но дождь, как манна, сыпет с неба,

Вот это Божья благодать!

Мы ждем его, пыхтим от лета,

Спасает Волга, словно мать.

 

ЛУННАЯ ДОРОЖКА

 

Лунная дорожка — холод ледяной,

Вон бежит, сверкает яркою волной,

Светит, но не греет, голову кружит,

Белая лебедушка по небу летит.

 

В волнах заигралось милое дитя,

Вдаль до горизонта плещется вода,

Каспий — он суровый, хоть он мне родной,

С Волгою уносит раннею весной.

 

С нею до рассвета плещемся в ночи,

Как она ласкает, шепчет мне в тиши!

Милая лебедушка — юная краса,

Кудри разбросала — белая коса.

 

Потерял я голову вешнею порой,

Там вот на раскатах дом тот дорогой,

В камышах бескрайних я теперь живу,

В дом я свой хрустальный больше не хочу.

 

Любушка ласкает — милое дитя,

Так я и умчался в дальние края.

Ой, судьба шальная, головы кружит,

С милою навеки будем теперь жить.

 

А луна сверкает, светит нам в ночи,

Нет дорог светлее Млечного Пути,

Так она уводит в таинства любви,

Милая лебедушка, только не молчи!

 

Лунная дорожка нас уводит вдаль,

Там и потерял я милую печаль,

С белою лебедушкой верность мы храним,

Стал я белым лебедем, вот мы и летим.

 

СТАРАЯ ЦЫГАНКА

 

Цыганка старая гадает,

Глаза чуть видят и болят,

Она вся скрючилась, босая,

У входа в рынок вон сидят.

 

Она легонько напевает,

А ребятня кругом снует,

А хриплый голос завывает,

Копейку мало кто дает.

 

Старуха скорчилась и просит:

«Подайте милостыню мне,

А коль хотите, погадаю,

Давай, красивый, и тебе».

 

Я подошел, глазам не верю,

А это — Рада, свет зари,

Глаза немного помутнели,

Но все ж горят, как огоньки.

 

Я был тогда совсем мальчишка,

За ней подсматривал всегда,

На речке раз ее застал я,

О как прекрасна и мила!

 

В воде купалась, озорная,

Вода ласкала тело ей,

А я, как тот завороженный,

Любил, глядел и сох по ней.

 

Вот жизнь прошла, и сам старею,

А та цыганка чуть жива,

Но от тех глаз я столбенею,

Они как в море глубина.

 

ТЕРПКАЯ КАЛИНА

 

Калина терпкая, калина терпкая,

Пылает яркая, горит огнем,

А мы без устали танцуем под гармонь,

А мир мой крутится, и я — король.

 

Народ на улицах гуляет весело,

И выпал первый снег — кругом бело,

А дома скучно мне и делать нечего,

Когда любимая ведет крылом.

 

Снежинки падают, ложатся ласково,

О как кружится все, горит в глазах!

Калина красная, горит, прекрасная,

И иней стелется вон на усах.

 

Гудит, поет народ, что по деревне звон,

Девчонки крутятся вокруг меня,

А у соседей шум, и раздается стон,

И водка льется там — зовут меня.

 

Калина вкусная, течет настоечка,

Настолько терпкая, горят глаза,

Так нагулялся я, а где ты, Любушка?

Болит головушка, но ерунда.

 

Вот так без устали поет моя гармонь,

А белый снег кружит и нас несет,

А куст калины той — попробуй только тронь,

Как он пылает весь своим огнем!

 

СВИНОЕ РЫЛО

 

Невежда, баловень природы,

Помещик Хрюндин прикатил,

Вон демонстрацию устроил,

Народ построил у перил.

 

Сам, словно кубарем, катает,

Как шарик круглый располнел,

Пиджак не сходится, сползает,

И нос, как рыло, раскормил.

 

Зато ума гора, палата,

Вот только мочит через раз,

Учился сам на адвоката,

Да только вот случился сглаз.

 

Пророчил князем, туговато,

И в губернаторы он лез,

Но, жаль, свиное только рыло,

А так бы в гору сам залез.

 

В кого он только уродился?

Отец — из старых, из князей,

А матушка — в красе зальешься,

А он, наверно, от свиней.

 

Ну ладно, маленький, забавный,

А так — огромное дитя,

Зато уж барин точно знатный,

Вот не хватает лишь хлыста.

 

Вот Хрюндин весь народ построил,

Неделю где-то он гостил,

Наверно, быт ему наскучил,

Вот он со скуки и запил.

 

Перед народом ходит браво,

Всем недоволен и ворчит,

Слюна так брызжет, вот досадно,

А дождик легкий моросит.

 

Слегка косой, да с носа капли,

Решил подарки всем раздать

В конце, чтоб быть как барин знатный

Да стать отцу хоть в чем под стать.

 

Народ, тот сразу оживился,

Вот размечтались, повезло,

А Хрюндин дал всем по копейке,

Вот благодетель, отчего.

 

Вот сели все собрать копейки,

То и бутылку не возьмешь,

А так хотелось, чтоб звенели,

А он удавится за грош.

 

ВЕШНЯЯ ДОРОГА

 

Вешняя дорога — грязь кругом плывет,

Вешняя дорога — за собой зовет,

Вешняя дорога — милая глядит,

Вешняя дорога — за собой манит.

 

Убежал я в рощу, слушал соловья,

С белою черемухой заигрался я,

В роднике купалась, ветви наклонив,

Наблюдал за ней я, голову склонив.

 

Белая черемуха — как она мила!

Закружила голову — вот и увела,

Заблудились в чаще мы, пели соловьи,

Ночь они шептали нам о своей любви.

 

Юная молодушка, как она цвела!

Ласковыми ветвями под руки вела,

Так с тех пор и маюсь я, жду своей весны,

Жду я с нетерпением — расцветут цветы.

 

Вешняя дорога — свежесть нам несет,

Вешняя дорога — лезу вечно в брод,

Вешняя дорога — жду опять любви,

Вешняя дорога — только позови!

 

Убегу опять я слушать соловья,

С белою черемухой пропадаю я,

Вот весной гуляем мы с ночи до зари,

И сердца горят здесь от большой любви.

 

Вешняя дорога — прелая трава,

Вешняя дорога — как полынь горька,

Вешняя дорога — крики журавлей,

Вешняя дорога — отчий дом милей.

 

 

СЕРЫЕ ТУМАНЫ

 

Серые туманы месяц как молчат,

Над моей деревней тучи уж летят.

 

И ноябрь унылый ходит во дворе,

Что листва чернеет на сухой траве.

 

Так хожу я хмурый, ноги чуть тащу,

Сапоги в грязи все, в глине я плыву,

 

Плащ к спине прилипший, холод ледяной,

Да ветра несутся впрямь над головой.

 

Гуси, те надулись, ходят пузыри,

Даже не гогочут, иль оглохли мы?

 

Что за настроенье? Вырву изнутри,

Словно конь чернявый, закружусь в степи,

 

Полетел, как сокол, над землей парю,

Разогнал ворон я, радостный лечу,

 

В речке заигрался с ласковой волной,

А потом к березкам полетел хмельной.

 

Вот и закружилась песня ноября,

Хмурые туманы, нежится земля.

 

В роще повстречался я с березкой той,

Так мы и влюбились мрачною порой,

 

И теперь с туманом праздник у меня,

Я в любви купаюсь, нежное дитя.

 

Серые туманы, теплые дожди,

Жду я вас, родные, Любушка, приди!

 

 

ПОДРУГА (О Л. Полещук)

 

Закончен бал, ушла Людмила,

Сгорел тот факел, как свеча,

Но жизнь прошла не зря, подруга,

И ты была всегда права.

 

Тебя не обделил Всевышний,

Все было: разум, мудрость, красота,

Да, путь твой был настолько чистый,

А что осталось? — пустота.

 

«Неправда, я тебя любила,

Да и друзей вон полный двор,

Злодейка вот, она сгубила».

Как жаль, что не окончен наш был спор.

 

Людмила, милая подруга,

Ну что ж ты бросила меня?

В душе моей осталась вьюга,

Мне сложно будет без тебя.

 

Да, трудно вспомнить, — сколько, тридцать,

Да столько вроде не живут,

А мне уже гораздо больше,

Того гляди, что понесут.

 

Да, ты была всегда, как кремень,

Частенько в драку лезли мы,

Но это твой лишь крепкий стержень,

И все понятья те святы.

 

Народом ты была любима,

Рубаха-парень, как огонь,

Вот доброта, она сгубила,

Болячки, твари, — вот и роль.

 

Сгорело милое созданье,

Прости, коль были неправы,

Но я всегда с тобой, подруга,

Ты только далеко не уходи.

 

 

РАЗГОВОР ДРУЗЕЙ НА МОГИЛЕ

СЕРГЕЯ БОДРОВА

 

Беда подкралась незаметно,

Вот и Сережи больше нет,

Судьба осталась безответной,

И не успев сказать ответ.

 

О как любил он справедливость!

Как юноша, максимализмом он горел

И ненавидел ложь и сытость,

И это Богом данный был удел.

 

Любил красивых он и нищих,

И мы кутили до утра,

И ели все из общей миски,

Для нас рисовка, ерунда.

 

Он ненавидел «новоделов»

И богачей с раскормленным нутром,

Он чист, как тот цветок весенний,

И ночевали в поле или под кустом.

 

Сгорела страсть, как взрыв тротила,

На небе белом затряслись,

Земля трясется — ужас, сила,

Держись, родная, не сорвись!

 

Погиб, моложе чем Гагарин,

Да и Высоцким он не стал,

Но он остался быть Бодровым,

Сережа, вот твой пьедестал!

 

Теперь сидим мы у могилы,

Вот фронтовые, сотка грамм,

Вот я встаю и пью, о дайте силы,

Господь, дай завершить его дела хоть нам!

 

Прости, Сережа, что не рядом,

Но все мы будем там когда-нибудь,

Но улыбнись своим любимым взглядом,

Развей печаль и нашу грусть.

 

Беда подкралась незаметно,

Она его в залог взяла,

За все грехи, что безответно

Народ творит уже века.

 

Да, он избранник Божий,

И такова его судьба,

Чтоб жизнь отдать за воздух свежий,

Продлить всем нам житейские года.

 

 

ЖИЗНЬ КАРТЕЖНАЯ

 

Ох, жизнь кабацкая, ох, жизнь фартовая, —

Играет музыка, и ноги в пляс!

Гудим без устали, душа раздольная,

А сердце рвется все к тебе — мой шанс.

 

Рулетка кружится, рулетка вертится,

А деньги, как вода, текут ручьем,

Карман пустеет мой, а деньги тратятся,

Девчонки кружатся, жизнь бьет ключом.

 

Вот на Тверской опять играет музыка,

И казино гудит, горит огнем,

И мы без устали теряем сладкий сон

И все несемся вдаль с мечтой о нем.

 

А карты вновь сдают, тасуют жизнь мою,        

Вон шарик крутится — земля плывет,

А я опять пустой — вон без штанов стою,

Уже и дом не мой — родня ревет.

 

Ох, жизнь кабацкая, рулетка крутится,

Летит вся жизнь в обрыв и под откос,

А девки носятся, гляди, обломится,

А я уже лечу и рву я трос.

 

 

СИРЕНЬ

 

Сирени аромат дурманит,

И зорька алая горит,

И он куда-то все уносит,

Где сердце вовсе не болит.

 

А вот и соловей проснулся,

Бормочет что-то о любви,

А я к любимой в грудь уткнулся,

О как мы нежимся в ночи!

 

Но аромат такой пьянящий,

Я потерял совсем контроль,

И милый образ, он изящный,

Он не дает душе покой.

 

Нависли сумерки с востока,

Багрянец медленно ползет,

А соловьи поют с любовью,

Вот и туман с реки несет.

 

Прекрасна мягкая прохлада,

О вечер, милый, как свежо!

А от сирени льет услада,

И на душе мне хорошо.

 

Сирени аромат дурманит,

О как он голову кружит!

И он меня с собою манит,

А сердце милое стучит.

 

 

«НА ОБЛАВУ». А.В. МАКОВСКИЙ, 1918 г.

 

Вот уж раньше так облава —

Всей деревнею кружим,

Стар и млад, одна забава,

А зима она стужит.

 

Вот привал — подводы в круге,

Пять лосей свалили,

Будет мясо в той округе —

Дружно всем налили.

 

Вот колхозом хорошо:

Бабы, те при деле,

Да, с облавой повезло —

Кушать все подсели.

 

Самовар уже пыхтит,

Чай рекою льется,

Раскраснелись мужики —

Солнышко смеется.

 

Девки греются, поют,

От частушек жарко,

Мужики с войны придут —

Станет сразу сладко.

 

Старики после загона

Дружно отдыхают,

Байки в памяти бегут —

Ой как заливают!

 

 

«СТАРАЯ РЫБАЧКА». Г.К. САВИЦКИЙ, 1927 г.

 

Кошка трется у подола, мелочь ожидает,

А волна печаль уносит, поплавки качает.

 

Но старушка все сидит, каждый день приходит,

Вот уже совсем согнулась, но рыбешку ловит.

 

А мечты опять уносят в годы озорные,

Мысли путаются все — вот уж заводные!

 

Ой, хозяин был рыбак, Волга — как сестренка,

В Каспий плавал, как бурлак, но ждала девчонка.

 

Невод по морю водили, осетров солили,

Жалко, что рассохлись бочки, — ой какие были!

 

Он икру пудами мерил, стерлядь все коптили,

Ох, бандиты, звери злые, мужичка сгубили!

 

Лет уж сорок так сижу, воблой забавляюсь,

Только память все свербит, то-то я и маюсь.

 

Волга, воздух — вот отрада, ветер продувает,

Даже тот еще платочек только и спасает.

 

Чайки кружат над причалом, вобла бьет в корзине,

Вот с десяток наловила, Волга еще в силе.

 

 

«ОХОТНИКИ НА ПРИВАЛЕ» В.Г. ПЕРОВ, 1871 г.

 

Эх, охота, не беда, главное — общенье!

Вот собрались мужики ради увлеченья.

 

Рано утром на заре тетерев вприпрыжку,

Эх, тетерку подстрелил — грех в зачетку книжку!

 

Вешний ветер обдает, высохли опушки,

Дробь в ушах слегка сечет, режет все макушки.

 

Ягдташи уже полны — в сумке фляга греет,    

Ну, давай-ка посидим, головы развеем!

 

Три охотника в кругу рюмочку пускают,

Коньячок, да под яйцо, сладко уминают.

 

Ружья в сторону легли, милая курковочка,

Хоть стволы да поостынут, легкая дюймовочка.

 

Вон Петрович байки брешет, что усы загнулись,

Щеки красные совсем — солнышком надулись.

 

У Тимохи вон глазища по рублю сверкают,

Рот раззявил с удивленья — ох как заливает!

 

А Иваныч репу чешет, было иль не было,

Помню только, что сверкало там свиное рыло.

 

Хмель легонечко летает, разговелись братцы,

Утки тянут вдалеке, пляшут в своем танце.

 

Эх, весна — разгар страстей! — легаши гоняют,

Утки крякают везде, с селезнем летают.

 

На привале спор идет — вот где наслажденье,

Страсть охотника горит — вот в чем увлеченье!

 

У Перова на привале все в одной упряжке,

Барин, писарь и лакей разговелись  с фляжки.

 

А весна — она все шепчет, свежесть возбуждает,

Ток с рассветом утихает, кряква лишь летает.

 

 

«ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР ВСЕВОЛОДОВИЧ НА ОХОТЕ» Н. САМОКИША

 

Век двенадцатый, какие были нравы?

Князь Владимир вятичей склонял,

Воевали, пили зелье и отравы,

Но за Киевскую Русь народ вставал.

 

Горевали, пили, жили и любили,

Русь все крепла, поднималась, дальше шла,

Но и отдыхать умели, с этим жили,

Даже на охоту бегали всегда.

 

С детства князь Владимир был пристрастен,

И любовь к охоте от отца пришла,

Летописцы говорят, что был совсем бесстрашен —

Зубра бил копьем и побеждал всегда.

 

На коне один, как в поле воин,

Князь великий Мономах скакал,

Он волка сбивал и был достоин

Самых высших человеческих похвал.

 

Говорят, что тур бросал с конем их,

Что медведь прокусывал и потник под седлом,

Говорят, вязал в лесу коней он диких,

Да и вепря бил по лысине хлыстом.

 

Вот и в этот раз он вышел перед зубром,

Лес дремучий, ели лишь шумят,

Тучи черные несутся с жутким гулом,

Ветер ели начинает вон валять.

 

Страшный рев раздался в этой пуще,

Дикий бык взревел, жестокий и шальной,

Конь задрейфил в бешенстве и страхе,

Только Мономах спокоен и борзой.

 

Встали друг напротив друга —

Холод по лицу бьет ледяной,

Давит ветер, завывает стужа,

Зубр набычился, пошел вперед рысцой.

 

У Владимира копье, как трость, взлетело,

Просвистело, врезалось в быка,

По макушкам елей пролетело эхо,

Вот качнулись, затряслись могучие рога.

 

Дрогнул дикий зверь, склонил колено,

Зашатался под напором князя и упал,

Мономах вздохнул, похлопал стремя:

«Вот, дружище, а ты дрейфил, как шакал».

 

 

МЕТЕЛЬ

 

Метель метет, и жуткий холод,

Ямщик укутался, дрожит,

А волки воют, страшный голод,

А горло стынет и болит.

 

Дорог невидно, заметает,

Лишь только степь и ветер злой,

Но колокольчик напевает,

А тройка мчится за пургой.

 

От милой еду, мысли бродят,

И аромат ее стоит,

А легкий хмель меня заводит,

Шампанским голову кружит.

 

Ее коса перед глазами,

Слегка скользит, на грудь легла,

Она ведет меня лесами,

И мне невинность отдала.

 

От этих грез и холод меркнет,

И вой волков уносит вдаль,

А колокольчик милый греет,

С мечтой ушла моя печаль.

 

А шуба с соболя ласкает,

В ней утопаю я в мечтах,

Ямщик коней все погоняет,

И я чуть дремлю в легких снах.

 

Метель метет, мечты уносит,

И я давно уж далеко,

И только память — она помнит

Любовь, где страсть и горячо.

 

 

ОЗОРНАЯ СУДЬБА

 

Солнце греет, веселые трели

Понеслись по просторам родным,

Как приятно то пенье капели!

И у речки поет гармонист.

 

Он поет соловьем до рассвета,

Веселит на площадке девчат,

А потом ждет, смущенный, ответа,

А они танцевать не хотят.

 

От кокетства и сами страдают,

Вон по рощам все бродят одни,

А потом с первым ветром порхают,

А в деревне все гаснут огни.

 

Разбежались по милой планете,

Там на русских девчат растет спрос,

И милее их нет в этом свете,

А они все меняют погост.

 

А года все летят, мы стареем,

Гармонист вон давно уж седой,

К сожалению, чаще глупеем,

А он вечно такой заводной.

 

И девчат все по свету мотает,

Как селедку, в той бочке большой,

А они вот, дурашки, страдают,

Их характер такой озорной.

 

 

ПОХОТЬ

 

Летает дым от сигареты,

Огонь погас, темно в ночи,

А мы все рвем и рвем конверты,

Остаток той былой любви.

 

А ты ушла, лишь хлопнув дверью,

Оставив пепел сигарет,

Но я тебе уже не верю —

Я разорвал наш тот портрет.

 

Как ты лгала, в глаза смотрела,

Как оказалось — все вранье,

Любовь ушла, она сгорела,

И лишь летает воронье.

 

Темно в глазах, луна померкла,

Погас, не светит Млечный Путь,

А воронье глумит у сердца —

Как больно, с кровью все клюют.

 

Одно шампанское спасает,

Спасибо, друг привез ведро,

И кони быстрые летают,

А то письмо обречено.

 

Ты мне писала, ждешь родного,

А оказалось все не так,

Сама ты спуталась с гусаром,

Ну да, наверно, он казак.

 

Ко мне сосед пришел с той вестью,

Сначала я его прогнал,

Я думал, что дурные сплетни,

Что наговоры и обман.

 

Но вскоре полк гусаров ехал,

И ночевали у меня,

Глушили долго, и галдели,

И все болтали за тебя.

 

А тот усатый так смеялся,

Все с фотографией глумил,

А я тайком, его, засранца,

Своею саблей зарубил.

 

Он до сих пор лежит за домом,

Его лакей мой закопал,

Но я казнил его за похоть

И за тот смех, сплошной обман.

 

О если б ты могла услышать,

Ту болтовню и весь тот смех,

Ты умерла бы впрямь на месте!

О Боже, взял я страшный грех!

 

Вот миг той похоти и страсти,

А жизнь разбита, все ушло,

А оказалось — все во власти

Лишь только Бога одного.

 

А как ты пела, как летала,

И соловей всю ночь орал,

А нас черемуха качала,

Дурман любви нас так ласкал!

 

Куда же все ушло внезапно?

Откуда ярость эта, злость?

Но ты ушла так безвозвратно,

И в горле остается кость.

 

Искрит шампанским, но не греет,

Один дурман, башка трещит,

Еленский, друг, когда приедет,

Мое он сердце вылечит.

 

Дымок клубит от сигареты,

И хмель летает надо мной,

А я все рву и рву конверты,

От боли плачу я такой.

 

 

ВЕСЕННИЕ ТРЕЛИ

 

Вдоль по речке чуть веет прохлада,

Мы с подружками вместе идем,

А туман накрывает досадно,

Но на танцы идем мы, поем.

 

Вон гармошка протяжная стонет,

И мурашки по телу бегут,

Словно иволга к речке уводит,

Соловьи до утра там поют.

 

А у клуба мальчишки базарят,

Вечно делят девчат, лица бьют,

А потом с синяками шныряют,

По деревне галчата снуют.

 

Я, как фраер, сапожки начистил,

Стрелки — режут вон глаз с галифе,

А рубашка — как веер, вся дышит,

И червонец в моем портмоне.

 

Вот павлином иду по мосточкам,

Они прямо до клуба ведут,

Я иду напрямки к тем девчонкам,

К тем, что так заунывно поют.

 

Ой, нога по дощечке скользнула,

И они за подолом летят,

А Любашка с испуга моргнула,

Я в объятьях у милых девчат.

 

И пускай соловьиные трели

Будоражат, волнуют ту кровь,

И весной журавли прилетели,

Они нам подарили любовь.

 

 

ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА

 

Метель шумит, что завывает,

А тройка борзая спешит,

Лишь колокольчик напевает,

Он мне так сладко все звенит.

 

Ой, звенит, ой, звенит,

Он, как песня, летит!

Ой, душе молодой,

Нужен конь вороной!

 

А вон вдали мелькают тени,

Но в небе черном — светлый лик,

А в голове мелькают звери,

И мне мерещится все крик.

 

Но образ твой настолько милый,

Но нас хотят все разлучить,

И вон на небе волк тот черный

Все хочет горло перегрызть.

 

Наверно, дьявол караулит,

За нами ходит по пятам,

В обличье волка он приходит,

За тройкой мчится по следам.

 

Пурга несет плохие вести,

Что милой трудно там одной,

Летят все злые чьи-то сплетни,

Что ей поет уже другой.

 

Ямщик сутулится от ветра,

А вой все режет, режет слух,

Лишь колокольчик ждет ответа

От милых нежных этих рук.

 

Душа тревожится, волнует,

Но вон огни вдали видны,

И дьявол пятится, пасует,

И вон уж милые черты.

 

Вот я в объятьях утопаю,

В любовной жажде я тону,

И вот теперь я с ней летаю

И никуда не отпущу.

 

 

 

БЕЛАЯ ЧЕРЕМУХА

 

Дальняя дорога — образ ледяной,

Дальняя дорога — как хочу домой!

Дальняя дорога — милый виден свет,

Дальняя дорога — слышу твой ответ.

 

В рощах затерялся вешнею порой,

Средь берез влюблялся раннею весной,

Стройные, ласкали, гладили меня,

Там я и остался, вот любовь моя!

 

Милая березка кудрями шумит,

Спелым соком страсти как меня манит,

Милая березка, почки вон клюют,

Ты созрела, радость, в той душе уют!

 

Парня молодого в рощу увела,

Сердце вороного ты с собой взяла,

Как любовь летала, пели соловьи,

Душу ты забрала в страсти той любви!

 

Белая черемуха нас теперь кружит,

Белая черемуха за собой манит,

Белая черемуха в роще расцвела,

Белая черемуха нежность нам дала.

 

Так теперь влюбляемся с ночи до зари,

И к тебе лечу я, — только помани!

Как весна приходит с пеньем соловья,

В рощу улетаю — там любовь моя!

 

Аромат черемухи нежно нас кружит,

Он с собой уводит, шепчет, говорит.

«Белая черемуха, я тебя люблю,

Забери с собою», — нежно говорю.

 

 

ВЕЧЕРНЯЯ ЛЮБОВЬ

 

Скользит рука, немного шаловлива,

Ласкает нежно, чуточку дрожу,

Шампанское кружит, и настроение игриво,

А милая пристала, еле руки отвожу.

 

А сам уж возбужден, слегка играю,

Хотя дыхание колотит и дрожит,

В том удовольствии смущенно расплываюсь,

А милая целует горячо, везде горит.

 

Камин бросает свет на юные черты,

Мне так приятно, и я словно уплываю

В далекие, далекие мечты,

А озорная так ласкает, что я с нею улетаю.

 

Вот так мы вечер коротаем в наслажденье,

Шампанское искрит и будоражит кровь,

А милое созданье побуждает вдохновенье,

И страсти этой прорывается любовь.

 

Свеча мерцает, нежно догорает,

А мы возбуждены, но чуточку зеваем,

Камин погас, да и свеча уж угасает,

Любовь витает, о как приятно! Вот и засыпаем.